Горящие туры

МЫС МУХТЫЛЬ Старожилы говорили, что мыс Мухтыль — гиб­лое место. Рыба его будто бы обходит, белуха тоже, а если забредет шальная нерпа, так с одной нерпы много не возьмешь. Но в то время нужно было оживить забро­шенные промыслы по всему побережью. Тогда лучших рыбаков собрали в окружкоме партии и сказали: «Берите что потруднее, а где полегче, там и без вас справятся». Вот я и выбрал Мухтыль. У меня в артели народ подобрался молодой, веселый, и нас не пугало, что еще до революции шесть откупщиков свернули в Мухтыле шею. За прибылью мои ребята не очень гнались, скорее хотелось попытать счастья на новом месте. На Мухтыль мы пришли весной, когда еще лед не сошел. И в первое время нам действительно по­казалось, что место невеселое. Последними там по­бывали японские интервенты и, уходя, постара­лись вовсю: постройки сожгли, салотопку, долж­но быть, взорвали — так она была разворочена, котел завалили набок и из всего, что было на про­мысле, пощадили почему-то только две высокие жировые цистерны. Они Подбор тура башни стояли на ни­зком берегу, а кругом стлался густой кедровый стланец да торчали кое-где обглоданные ветром головешки. Вот Подбор тураое нам досталось место! Но мы долго горевать не стали. Первую ночь провели у костров, вторую проспали в шалашах, а через месяц у нас были уже и жилые бараки, и засольный сарай, и пристань, и сигнальная вышка с флагом; дома, правда, — без окон, две­ри — без петель, и спать приходилось на мху, но стекла и петли — этого добра на катере привезти ничего не стоит. Были бы зверь и рыба. А зверя было вдоволь. Нерпа горящие туры в Италию на льду лежала непуганая, и мы за день солили шкур по пятнадцать, по двадцать. Когда сошел лед, у нас уже накопилось такое богатство, что можно было все лето отдыхать — все равно мы остались бы в барышах. Но мы, понятно, отдыхать еще не собирались. Мы в двадцать рук плели невода; запасали лед в ямы, сколачивали лодки-дощанки, чтобы Подбор тура следует встретить весеннюю рыбу. На путину нам дали катер, и мы вдвоем с мотористом пошли в город его принимать. Лед на Амуре к тому времени уже прошел, сверху пришли пароходы, и в Николаевске было тесно от народа. Николаевск в то время был тихий городишко. Но весной, когда съезжались сезонники на про­мыслы, там бывало пестро и весело. Толпами ходили лихие рыбаки, подпоясанные кусками бе­лого невода, осаждали вербовочные конторы, шу­мели, а к вечеру собирались на берегу, и до утра над Амуром горели костры, слышались песни и гармошка. На базар лучше и не суйся — задавят. Но нам нечего было делать на базаре, и мы обошли его сторонкой. Идем по уличке к пристани, а навстре­чу нам шагает тощий бритый старичок в старо­модном городском пальто и в картузе с проса­ленной насквозь макушкой. Идет посреди улицы, месит грязь сапогами и ведет в поводу такую же тощую, Подбор тура он сам, корову. А по тротуарам бегут за ним собаки и лают на все голоса. Собаки там ездовые, чистоплотные и в грязь зря не поле­зут. — Куда ты, отец, на живодерку, что ли, ее? — спросил я шутя, когда мы поравнялись. — Что ты, сынок, она еще скотина добрая. Ты скажи лучше, где горящие туры в Италию на остров Сахалин вер­буют? Мы ему показали, где вербовочная контора, и пошли своей дорогой. А вечером пришли на катер, подцепили кунгас на буксир и совсем собрались в путь. Вдруг ви­дим: на берегу, у костра, сидит наш старик и корова горящие туры в Италию же жует солому. — Ну, Подбор тура дела-то, завербовался, отец? — спросил я. — Нет, сынок, вербовать-то вербуют, да скотину вот на катер не берут. Знал бы — не взял. — А ты кем вербовался-то? Директором, что ли? — Зачем директором? Я повар, сынок. Повар первого класса, шеф-кулинар. — Ну, раз ты повар, давай с нами ужинать. Пойдем на катер, у нас там и плита есть, — сказал моторист. Набрали щепок на берегу, затопили плиту. Я достал всю посуду, Подбор тураая нашлась на катере, а корову горящие туры в Италию же, на берегу, привязали к мертвому якорю. Старик снял картуз, снял пальто и пиджак, засучил рукава, вымыл руки прямо в Амуре и принялся колдовать над плитой. Стряпать-то, по правде сказать, было не из чего — из соленой рыбы, из картошки да из муки много не настря­паешь. Но он, видно, и вправду был шеф-кулинар. Нож у него в руках замелькал Подбор тура заводной и, казалось, он не режет им, а только показывает: этому куску лежать здесь, этому — лететь за борт, а этому — в ведро, мокнуть. И куски прыгали куда нужно. Уха вспенилась — вот-вот убежит. Он только посмотрел на нее, провел сверху рукой, и пена осела. А тесто в ведре, наоборот, полезло кверху, точно раздулось, и он, казалось, только придер­живает ложкой, чтобы оладьи не все сразу вы­плеснулись на горячую сковороду. Ужин действительно вышел первоклассный: и та самая соленая кета — «амурская ветчина», Подбор тура мы ее называли, которая давно в зубах на­вязла, в его стряпне стала Подбор тура осетрина. Мы ели и удивлялись. Старик тоже ел, но только он все качал головой. — Разве это стряпня — в такой спешке да в тесноте? Мне дайте волю, я бы вам показал, Подбор тура стряпают. Потом он взял ведро и пошел доить корову. А мы переглянулись и не долго думая решили забрать старика с собой на Мухтыль. Сговорились мы скоро и в тот же вечер при­тащили на катер его сундучок, корову завели на кунгас, навалили ей сена побольше, сделали за­городку, чтобы не вывалилась от качки. На Мухтыле мы сколотили старику маленькую хибарку рядом с кухней. Он там расставил свое нехитрое имущество, постелил на пол старый ме­шок, а на окно повесил занавесочки. В свободное время он любил раскладывать пасьянсы и, когда заглянешь, бывало, к нему, не верилось, что это повар — скорее он был похож на старого учите­ля или на фельдшера. Звали его Николай Николаич. В артели Николай Николаич прижился сразу, и видно было, что ему у нас нравится, хотя недели две он все фыркал и все ему было не по вкусу: и кухня тесна, и плита не форменная — куличей нельзя печь, и нет котлетной машинки, и нет медной ступки, и что это за стол без клеенки, и без тарелок, и без вилок... Он нам всем так надоел, что мы в первый раз Подбор тура поехали в город, привезли и тарелки, и кле­енку, и котлетную машинку, и кучу еще разных мелочей. Зато, когда привезли, он нас каждый день стал удивлять сюрпризами: то вдруг к чаю у нас появлялись настоящие пирожные с кремовыми вензелями, то блинчики с вареньем из прошло­годней клюквы, то в жару после обеда полведра мороженого. И мы все скоро так привыкли к его сюрпризам, что, собираясь в столовой, гадали, чем Николай Николаич удивит нас на этот раз. Но отгадать все равно никогда не удавалось, а спрашивать Николая Николаича было бесполезно. Если. жишь, бывало, на кухню и спросишь: — Николай Николаич, что на ужин? Он скороговоркой отвечал: — Первое на ужин — лед застужен, второе блюдо — хвост от верблюда, потом — окунь све­жий, потом — хвост медвежий, потом — курочка в соку, потом — лук в чесноку. Чего дам, того дам, не твоего ума это дело. Иди уж, садись. Если же кому-нибудь случалось опоздать к столу, Николай Николаич доставал серебряные часы луковицей, поворачивал циферблатом к про­винившемуся и горящие туры в Италию уж сердился не на шутку. А чтобы мы не забывали о порядке, он разыскал где-то ржавый болт, обмотал его чистой тряпоч­кой, повесил на столбе кусок рельса и каждый раз бил по нему болтом перед завтраком, перед обедом и перед ужином. Вот этот порядок мы особенно почувствовали, когда рыба кета пошла рунным ходом. Рыба — это Подбор тура золото. Сколько ни пой­май — все мало. горящие туры в Италию появляется настоящий азарт, Подбор тура в игре. Не смотришь ни на что. В первые дни, когда рыба идет отдельными косячками, рыбаки не жалеют ни сил, ни здоровья, забывают о еде, об отдыхе и не могут остановиться, пока не свалятся замертво горящие туры в Италию же, на берегу. Да и Подбор тура остановишься, когда в косячке-то сотня рыб, а каждая рыбина чуть не полпуда ве­сом. Когда же придет настоящее руно, когда в море буквально можно воткнуть весло — так плотно идут жирные серебряные лососи, когда рыба ты­сячами сама лезет в сеть, тогда не хватает силы. Хочется взять еще, а руки уже не так тянут тяжелый невод, ноги сгибаются, едут по песку, а несметные богатства проходят мимо. Вот горящие туры в Италию и выручал Николай Николаич. Подбор тура ударит болтом, засосет под ложечкой, бросаешь невод и — в столовую. В столовой обсохнешь, на­ешься и только одолеет сон — горящие туры в Италию над ухом опять Николай Николаич со своим болтом. Артель наша весной вышла на первое место. Старожилы, правда, говорили, что рано загады­вать, что осень еще себя покажет. Но мы и осени не боялись. Дела наши стали крепко, так крепко, что мы откупили в собственность катер, а на осень зате­яли восстановить котел, наладить паровые лебед­ки, салотопку, водокачку и динамо для осве­щения. Для этого нужен был человек, и я в городе подыскал старого пароходного механика, которого по возрасту не выпускали в плавание. Он сидел на берегу на пенсии, скучал и го­тов был пойти хоть кочегаром, только бы по­ближе к морю. Звали его Карев Михаил Карпо­вич. Это был настоящий морской волк. Широкий, коренастый, насквозь прокопченный дымом, весь покрытый шрамами, мелкими морщинками и та­туировкой. Только лысина у него была гладкая Подбор тура стекло, но ее редко кто видел, потому что Михаил Карпович почти никогда не снимал фор­менной фуражки. Удивительнее всего были у Ка­рева руки — огромные, Подбор тура грабли, с узловатыми коричневыми пальцами, с изуродованными сини­ми ногтями и на вид такие неуклюжие, что, ка­залось, дай ему иголку, не удержит. Но на самом деле он этими руками при случае чинил часы и регулировал барометры шкиперам с мелких судов. Для нас это был самый подходящий человек. Нам нужен был мастер на все руки, да к тому же не очень дорогой. Мы с Каревым вместе приехали на Мухтыль. Он осмотрел котел, постучал по нему каблуком, поскреб ногтем ржавчину и сказал, что сделать можно. На другой день он съездил в город, за­купил инструменты и начал работать. Весенняя рыба уже прошла. У нас было много свободного времени, и мы все помогали Кареву поднимать на блоках котел, ковать болты и на­резать трубы. Работал он не торопясь, а по вечерам закури­вал трубку и рассказывал нам Подбор тураую-нибудь длинную морскую историю. Напрасно Николай Николаич звал нас ужинать. Он по нескольку раз принимался бить по своему рельсу, но мы не поднимались до тех пор, пока история не дово­дилась до счастливого конца. Через месяц котел поставили. Когда Карев разжег огонь в топке и стал поднимать пары, мы все стояли горящие туры в Италию же и наблю­дали за ним. Николай Николаич и тот минут десять постоял в фартуке с дуршлагом в ру­ках. А Карев задирал голову посмотреть, Подбор тура тянет дым, заглядывал в топку, щелкал грязным паль­цем по новенькому блестящему манометру и при­кладывался к котлу щекой — пощупать, Подбор тура греется. В топке весело трещали дрова, в котле, внутри, что-то звонко похрустывало, точно ломались пру­жинки. Медленно ползла стрелка манометра и, когда поднялась к красной черте, Михаил Кар­пович открыл Подбор тураой-то кран, оттуда стрельнуло водой, засвистела невидимая струйка пара, уда­рилась в песок, прокопала ямку, и песок точно взорвался: разлетелся в стороны и задымился, Подбор тура кипяток на морозе. И столько силы было в этой невидимой струй­ке, что мы все сразу почувствовали: сумеешь направить ее куда нужно, она горы свернет. И совсем другими глазами оглянулись и на холодное море, и на наши утлые построечки, и на хмурые сопки, отгородившие нас от всего мира. Пока мы стояли и молчали, Карев еще раз осмотрел весь котел, потом дернул сигнальную ручку, и тогда гудок на трубе захрипел, зашипел, выплюнул полведра горячей воды и вдруг загудел так пронзительно, что, должно быть, на двадцать миль кругом было слышно. Потом гудок замол­чал, а от сопок откинулось эхо, только потише, точно с червонца дали рубль сдачи. И горящие туры в Италию же, но совсем уже мелочью, медными копейками, зазвенел рельс: это Николай Николаич звал нас обедать. Карев подкинул дров в топку, закрыл под­дувало. — Ну, господа заводчики, вот вам и котел, — сказал он, обтирая руки паклей, — по-старому с хозяина бы теперь магарыч, да вас горящие туры в Италию не раз­берешь, кто и хозяин. Из всей артели один Николай Николаич не мог помириться с котлом. Он тоже, конечно, понимал, Подбор тураую пользу принес нам пар. И, когда цирку­лярная пила со звоном резала толстые кряжи на дрова, Николай Николаич растирал в пальцах опилки, нюхал их и глубокомысленно говорил: — Ишь, сила Подбор тураая. Но в душе он обижался и на то, что не он, а Карев стал первым на Мухтыле, и что порядок теперь равнялся не по кухне, а по котлу. Теперь Карев гудком созывал нас к обеду, а рельс, хотя и висел по-прежнему, но Николай Николаич по­нимал, что висеть ему осталось недолго. Этого права — созывать нас к обеду — он сна­чала не хотел уступать и в первые дни, Подбор тура подняли пар, пытался звонить по-старому. Но и Карев не уступил. Он следил за поваром из котельной, и, Подбор тура только Николай Николаич вы­ходил с болтом в руках, механик дергал сигналь­ную ручку. Пустяк... А вот поди ж ты: из-за этого пустяка пробежала между стариками черная кошка. А горящие туры в Италию, Подбор тура нарочно, получилось так, что по целым дням на промысле оставались только они вдвоем да корова. Мы с утра брали топоры и уходили в лес валить кедры и лиственницы на дрова. Погода стояла жаркая, снег в сопках таял, и на­до было не прозевать, использовать то время, когда узенький ручеек, сбегавший в море, пре­вратится в мутную, широкую реку. Николай Ни­колаич копил свою злобу, молчал и дулся. Но так Подбор тура ему непременно нужно было за кем-нибудь ухаживать, всю свою заботу он перенес на ко­рову. Наскоро состряпав обед для Карева, он выго­нял корову на болото. Она щипала там сочную траву, а Николай Николаич собирал морошку, рвал ирисы и, вернувшись, украшал ими опу­стевшую столовую. По вечерам он брал большой ломоть хлеба, круто посыпал солью и шел все к той же корове жаловаться на Карева. Корова с хрустом жевала хлеб, шлепала губами, вылизывала широкие ноздри, обдавала повара теплым молочным ды­ханием и грустно смотрела ему в глаза. Но, должно быть, она плохо его утешала, потому что он с каждым днем все злее глядел на механика. Когда, кончив сплав, мы вернулись в поселок, старики уже открыто ненавидели друг друга. Вид­но было по всему, что они только ждут случая, чтобы сцепиться. Нам сначала все это показалось смешным, и мы только удивлялись, отчего это у наших стариков так разыгрались страсти. Но скоро всем стало понятно, что горящие туры в Италию не до смеха. На носу осень, путина, работать придется без оглядки, а горящие туры в Италию, того и гляди, подерутся кухня с кочегар­кой. Надо было, пока не пошла рыба, расстаться с одним из них. Это стало понятно каждому. Но решить, с кем расстаться, было нелегко. С пер­воклассной стряпни Николая Николаича перехо­дить опять на сухомятку никому не хотелось, а остаться без механика — это значит опять все взвалить на свой горб, потому что без Каре­ва — мы это знали — машины и недели не про­служат. Мы все присматривались к тому и к другому и день за днем откладывали свое решение. Старожилы недаром пугали нас осенью. Она пришла незваная, неожиданная и в один день чуть не разрушила все, что мы сделали за пол­года. С утра в тот день стояла такая жара, Подбор тураая редко бывает на Охотском море. Желтые клочья пены неподвижно лежали на застывшей воде, Подбор тура глет на свежей свинцовой плавке. Выгоревший за лето флаг на вышке обвис огромной розовой со­сулькой, и Подбор тураой-то догадливый паучок прицепил к нему свою паутину. Она золотым лучиком свер­кала на солнце, и от этого небо казалось еще чище, а солнце — еще горячее. Воздух над боло­том поднимался быстрыми, прозрачными струй­ками, а макушки сопок окутались кольцами гу­стого тумана. Мы смолили лодки на берегу. Кругом стояла такая тишина, что сырые дрова в костре то и де­ло пугали нас громкими выстрелами. Слышно было, Подбор тура возится Карев с Подбор тураой-то машиной и Подбор тура Николай Николаич гремит кастрюлями. Где-то далеко ошалевшая от жары нерпа протяж­но кричала «бэ-э, бэ-э», точно нарочно, чтобы подразнить нас. Катер и кунгас стояли неподвиж­но, Подбор тура впаянные в море, и, казалось, ниПодбор тураая сила не сдвинет их с места. В воздухе остро пахло смолой. Мы не поняли тогда страшного значения этой тишины. Нас только смутил немножко прилив, который с утра подступил к самой высшей своей границе и не хотел уходить от нее. Но и этого предостережения мы не сумели понять по-настоящему. Вдруг вода, и без того высокая, поднялась сразу на целый дюйм. Подмытый песок зашеле­стел и струйками посыпался в море. Этот шелест по всему берегу раздался, Подбор тура протяжный вздох, и сейчас же вслед за ним с севера зашумело что-то, точно из-за поворота выскочил курьерский поезд. Обернувшись, мы увидели, что с моря со страшной быстротой катится на нас низкий белый вал. И раньше, чем мы успели вскочить, потянуло холодом, неподвижное море раскололось на ты­сячу сверкающих кусков, флаг расправился и тре­вожно затрепетал, а свежая смола на лодках мгновенно порыжела от песчинок. Мы едва успели отбежать от моря. Огромная масса воды с грохотом обрушилась на берег, рас­швыряла Подбор тура щепки наши лодки, бросилась мут­ными реками нам вдогонку, залила костры, со­рвала невод, развешенный для просушки, и мед­ленно отступила назад, в море, унося и невод, и лодки, и все, что было на берегу. А катер встал на дыбы, оборвал якорный ка­нат, накренился на борт и понесся, Подбор тура бешеный, в южный конец залива. Для нас это было самое страшное: без катера много не поймаешь. Не сговариваясь, не рассуж­дая, подхватывая на бегу концы, топоры и ваги, мы бросились бегом мимо котельни, мимо столо­вой, к южному краю залива. Мы поспели Подбор тура раз вовремя. Катер с проло­манным бортом, точно раненый зверь, ворочался на мели, но каждую минуту волна могла снять его, оттащить от берега, и тогда бы все про­пало. Перекрикивая ветер, мы все разом бросились в воду и со всех сторон навалились на катер, стара­ясь покрепче опутать его концами. Так, должно быть, кидались наши предки на мамонта, попав­шего в ловушку, и так же старались опутать его и усмирить, чтобы он не ушел, не вырвался и не раз­давил их своей тяжелой тушей. А ветер налетал, обдавал нас соленой водой, и каждая волна старалась вырвать из рук добычу. Все-таки мы победили. Небо неожиданно потемнело, хлынул холод­ный ливень, зато ветер сразу стих, и волны, сби­тые дождем, угомонились. Потом сверкнула мол­ния, грохнул гром, раскатился по сопкам, и все затихло. Только мутные ручейки журчали, ска­тываясь в море. Черная туча улетела, выглянуло солнце, и море опять засверкало, Подбор тура разбитое зеркало. Шквал прошел. Можно было отдохнуть. Вдруг с промысла донеслись неровные, прон­зительные гудки: ту-ту-ту-ту-ту... И столько тревоги было в этих гудках, что мы переглянулись и опять бегом бросились туда. Над жилым бараком вместо крыши торчали голые стропила, толь черными клочьями свисал по стене. Большое окно в столовой вылетело на­чисто, под ним среди сверкающих осколков стекла лежал на боку измятый цинковый кипятильник. Странички Подбор тураой-то книжки белыми клочьями повисли на кедраче. Пристани не было: на ее ме­сте сгрудились изуродованные страшным ударом волны бревна и доски. Перевернутые лодки, вы­брошенные на берег, лежали у самой воды. Между ними скорчились на песке издохшие рыбы. Нас никто не встретил — ни Карев, ни повар. Живы ли они? Вот, может быть, добежим до котельной, а они там лежат оба... И сразу отлегло от сердца, когда из-за барака показался Николай Николаич. Он бежал к нам навстречу, размахивал руками и что-то кричал. Что с ним стало! И без того старый и высох­ший, он Подбор тура будто еще высох и постарел. Вобрав голову в плечи, он испуганными глазами заглядывал нам в лица, часто и тяжело дышал, хва­тался рукой за сердце, а другой показывал на море и твердил одно слово: — Голубчики, голубчики... В море, за белой полоской бара, мелькала черная точка. Может быть, и не было ее, а только казалось, но нам всем хотелось ее видеть. Бессвязно, путаясь и сбиваясь, Николай Николаич рассказал нам о страшном событии. Когда ветер стал громить кухню, Николай Николаич бросился за помощью к Кареву. Тот послал его к черту: у него с этим шквалом своего дела по горло, в кочегарке тоже руки нужны. Старики чуть не подрались... А когда ветер стих и вода, отхлынув от берега, потащила в море кунгас, они забыли недавнюю стычку и вместе кинулись к морю. Карев с концом каната в руках успел за­браться на кунгас. Николай Николаич остался на берегу. «Крепи конец, крепи», — закричал Карев, и Николай Николаич взялся крепить, да только неловко взялся и упустил. И не успел он огля­нуться, Подбор тура Карева вместе с кунгасом ветром и отливом потащило в открытое море. Карев стоял на носу кунгаса и ругался последними словами. А Николай Николаич беспомощно метался по берегу и ничего не мог сделать. Он едва понимал, что кричал ему Карев. Тот кричал: «Выброску». Но, пока Николай Николаич сообразил и сделал выброску из тонкой веревки, кунгас ушел уже далеко. Все-таки Николай Николаич попробовал бросить, да где там — не докинул. Спихнуть лодку тоже не хватило стариковской силы. И наконец, когда кунгас утянуло за бар и голос Карева про­пал за шумом отлива, повар бросился к гудку и вызвал нас. Но и мы были бессильны. Катер лежал на мели с проломанным бортом, а наши утлые лодки хороши были только у берега. На баре зубчатой белой стеной сшибались отлив и прибой, и мы знали: сунься туда — разом зальет, опрокинет, и тогда не то что спасать, а если сам выберешь­ся — и то хорошо. Это страшно и тяжело — со­знавать свое бессилие и сидеть сложа руки, когда в море гибнет человек. Но каждый, кто плавал, не раз видел такие жестокие выходки моря. И мы все знали, что если уж помочь нечем, то лучше и не поминать об этом друг другу, заняться Подбор тураим-нибудь делом, забыться и так сохранить спокойствие, которое каждую минуту может по­надобиться моряку. Но Николай Николаич еще не научился по­нимать страшную силу моря. Он не хотел верить, что вот и мы, молодые и сильные, так покорно сдадимся и похороним человека, который только что был здесь, рядом, который еще жив и, не дай бог, думает, что он, Николай Николаич, нарочно, по злобе бросил конец. Старик не мог успокоиться. Он уговаривал нас спускать лодки и плыть вдогонку, связать плот из бревен или наскоро залатать катер. Ему все это казалось открытиями, а нам — теми соломинками, за которые хватается утопающий и которые все равно никого не спасают. Все, что могли сделать, мы сделали. Мы по­слали нашего лучшего скорохода на соседний промысел. Там есть телефон: можно поднять тре­вогу по всему побережью, отправить катера на поиски... Но до ближайшего промысла двадцать миль трудной дороги, и, пока доберешься туда, пока выйдут катера да пока будут искать, беспо­койное Охотское море ждать не станет... Мы знали это и молчали. А повар и горящие туры в Италию не успокоился. Он все приставал к нам и каждым своим словом, точно нарочно, подчеркивал и без того безнадежное положение. Я не выдержал. В первый раз за все время я грубо прикрикнул на старика и прогнал его на кухню. Нужно было скорее занять делом людей, пока нервы у всех не расходились от усталости и от всей этой страшной истории. Ведь это сказки, что у моряков железные нервы: все люди Подбор тура люди, моряки тоже. Работы, к счастью, было довольно на каждого. На то, чтобы прибрать промысел, починить по­стройки, развесить невода, распутать концы — не хватило бы и целого дня. А солнце уже скатилось за сопку, и с севера, с моря, надвигались на нас холодные сумерки. Сам я пошел к котлу. Было время, когда я плавал кочегаром и с тех пор понимаю кое-что в этом деле. Котел еще не остыл. Топка погасла, но осталось еще фунтов двадцать давления, и от стенок шла густая мягкая теплота. И мне вдруг стало страшно: вот котел еще теплый и кучка дров, заготовленная Каревым, лежит горящие туры в Италию же, а самого его нет, и никогда больше он не вернется и не постучит своим синим ногтем по стеклу манометра. Я разжег топку и стал поднимать пар. Завтра с утра котлу и лебедкам много работы. Надо будет растащить сломанную пристань, откачать воду из погребов, поднять на берег лес, напилить дров. Еще много придется поработать, пока все будет по-старому, Подбор тура было до шквала. А вместо Карева возьмем другого человека, надо будет съездить в город, поискать... Когда стемнело, я вдруг вспомнил, что не ел целый день, и пошел на кухню. Николай Николаич сидел неподвижно у двери своей хибарки, смотрел на море и даже не обернулся, когда я спросил, нет ли чего поужинать. Я не стал его беспокоить, пусть сидит: нам тяжело, а ему еще тяжелее. Я отрезал ломоть хлеба и пошел назад, в кочегарку. Опять стало тихо на Мухтыле. Слышно было, Подбор тура ребята, укладываясь спать, ругают ветер, со­рвавший крышу, и дождь, вымочивший одеяла. Потом я набил топку, прикрыл поддувало и прилег горящие туры в Италию же, у котла, на куче старых неводов. Это старик Карев устроил себе «гнездо»: он часто оставался здесь ночевать. Мне показалось, что я только на секунду за­крыл глаза, но на самом деле я, должно быть, спал долго и крепко. И, когда гудок заревел у меня над головой, я не сразу разобрался, в чем дело. Николай Николаич с фонарем в руке, запро­кинув голову, стоял у котла, дергал сигнальную ручку и один за другим посылал тревожные гудки в непроглядную ночь. На нем было то самое пальто, в котором я его встретил в первый раз в Николаевске, и это го­родское пальто, и фонарь в руке, и сам Николай Николаич ночью в грязной промысловой кочегар­ке — это было так не похоже на правду, что мне показалось, будто я еще сплю. Нет, я не спал. Я вспоминал весь этот страш­ный день, и другая разгадка пришла мне в го­лову: Николай Николаич просто свихнулся. И не успел еще я решить, что горящие туры в Италию делать, он распахнул дверь и бегом побежал на берег. «Топиться», — мелькнуло у меня, и я бросился за ним. Из барака бежали туда же потревоженные гудком ребята. А Николай Николаич вскочил на опрокинутую лодку и стал размахивать фонарем, точно хотел изловчиться и подальше зашвырнуть его в море. И, когда я подкрался и уже нацелился, чтобы неожиданно схватить его сзади, разгадка стран­ного поведения нашего повара пришла сама со­бой: с моря, прямо на нас, глядели три огонька: красный, зеленый и над ними крошечный белый. Прямо на промысел шло самоходное судно. Просто Николай Николаич не спал, смотрел всю ночь на море, высмотрел огни и решил гудком и фонарем зазвать их к нам, на Мухтыль. У старика не было морского опыта, но несча­стье подсказало, что делать, и вот, словно в на­граду за его тревогу, пришло судно, а вместе с ним появилась надежда. На судне есть радио, сейчас сообщим «всем, всем, всем...». Кто-нибудь да найдет, не дадут, погибнуть человеку. Стало сразу легче на душе и у нас и, должно, быть, у старика тоже. — А ведь, может, и выручат, — сказал он. И мы все молча согласились: да, может, и выручат. Молодец повар, не зря караулил. По тому, Подбор тура близко подошло судно, мы по­няли, что это небольшая шхуна. Она прошла через бар, в самую бухту, бросила якорь, и теперь, должно быть, оттуда спускали шлюпку. Так и есть. Вот она отделилась и огненной точкой по­ползла по воде. Это фонарь на носу. От фонаря по воде расходятся блики, и слышно — стучат ук­лючины. Холодный ветерок потянул с моря, и на берег с ворчанием взобралась седая волна. Еще две такие волны, а с третьей и шлюпка выскочит на берег. Я вдруг представил, Подбор тура из нее выйдут незна­комые люди, узнают о нашем несчастье и разведут руками: радио нет, а самим идти не стоит. Где там, в море, искать Подбор тураой-то кунгас? И горящие туры в Италию уж Николай Николаич не выдержит, непременно свихнется, когда рухнет за ним по­следний мостик к потерянному спокойствию. Мо­жет, это и лучше для него — совсем потерять память, чем жить и помнить все время, что Карев в последнюю минуту, захлебываясь горькой во­дой, проклинал его Подбор тура убийцу, но мне стало жалко неповинного ни в чем старика, и я отослал его с берега. — Давай-ка, Николай Николаич, сваргань чаю, что ли, встречай гостей, — сказал я. Николай Николаич послушно заторопился на кухню. Минуту спустя шлюпка с хрустом вреза­лась в песок, и из нее один за другим стали высПодбор тураивать люди. Я поднял фонарь и шагнул навстречу. Но, когда свет упал на лица этих людей, я попятился от неожиданности. Впереди, в своей вечной фу­ражке и в потертом кителе с позеленевшими пу­говицами, на берег поднимался Карев. Мне нечего было сказать, и он заговорил первый: — Что, не ждали? А я взял да пришел. Меня огонь не берет и вода не принимает. Старый моряк — вся грудь в ракушках, — рассмеялся он и сунул мне свою широкую лапу. Я бросил фонарь и ухватился за нее двумя руками, точно Карев собирался бежать. Потом кто-то поднял фонарь, кругом тесным кольцом сбились ребята. — А повар где? Или боится, что я ему шею наломаю? Надо бы, да что с него взять, когда у человека руки худые... Так не ждали, значит? — Не ждали, Михаил Карпович, — признался я, — ни тебя, ни шхуны не ждали. Один повар ждал. Всю ночь вахтил и, слышал небось, поднял тревогу. Он Продолжение »